В перерыве между боями он доставал старую записную книжку, поудобнее пристраивал ее на ложе автомата и что-то писал:
- Опять сержант задумал письмо любимой писать, ‑подшучивали бойцы. Но они ошибались.
Сержанту было восемнадцать. Не девушке он писал. Это были заметки об увиденном на дорогах войны, о фронтовых друзьях. Здесь появились и первые его стихи. Поэтом он стал на фронте.
Немало прошагал сержант по фронтовым дорогам прежде, чем решился литературные опыты свои представить на суд читателей. Стихи послал домой в родную Таласскую долину. Вскоре узнал, что их напечатали в районной газете.
Очень жаль, что ту первую фронтовую записную книжку Суюнбай Эралиев потерял. Был ранен, попал в госпиталь. А книжка осталась где-то там, наверное, у березы, где товарищи туго перетянули ему рану.
Был он командиром стрелкового отделения. Список его солдат не длинный. Но как часто после тяжелого боя он становился еще короче.
Летом сорок третьего части III Украинского фронта вышли к Северскому Донцу. У города Изюма ожидало своей очереди на переправе отделение сержанта Эралиева. Перед этим они прошагали многие километры по пыльным степным дорогам. Путь лежал через большие украинские и русские села. Они видели сгоревшие вишневые сады, незасеянные поля. И все же земля жила.
То утро было росистым. Река и пойма подернуты легким туманом. В прохладном воздухе, настоянном на травах пойменных лугов, легко дышалось. Только запах взорванного тола напоминал о войне.
Эту переправу Эралиев снова потом представит во всех деталях, когда будет переводить «Василия Теркина» на киргизский язык. Не зря скажут исследователи его творчества, что это-один из лучших переводов в киргизской поэзии. Поэт отдал этой работе больше трех лет. Перевод хорош и тем, что в нем точно передан образный язык поэмы, и тем, что Эралиев сумел выложить в строчки перевода свои чувства. В его жизни тоже была своя переправа и свой Теркин.
Тяжелые взрывы глухо поднимали сонную воду Донца, рвали тонкую пелену тумана. Эралиев перевел отделение на противоположный берег. Хлюпает в ботинках, заметно потяжелела скатка, пропитанная водой. Сушиться некогда. Впереди бой.
Ударный батальон с ходу развернулся и пошел в атаку. Будто что-то очень тяжелое ударило сержанта по руке, обожгло живот. Пробежал еще несколько метров. Резкая боль. Стало трудно дышать. Куда-то отступил грохот разрывов.
К раненому Эралиеву подполз солдат. Это был Михайло-уроженец тех мест, из-под Харькова. Вот его-то и звали бойцы-Теркин, за веселый нрав, за то, что любил песню, запросто пускался в пляс под аккомпанемент ротного гармониста. Эралиев дружил с ним.
-Терпи друже, ‑успокаивал Михайло. Закончив перевязку, подхватил Суюнбая под руки и потащил в лощинку.
- Сто лет проживешь. Держись. Приказа умирать не было, ‑приговаривал солдат, переводя дыхание.
Эралиев очнулся в лесу. Лежал он на носилках, стянутый бинтами. Первой его мыслью было: что с рукой? Краем глаза заметил медсестру, подозвал.
- Цела твоя рука, ‑сказала она.
И снова забытье. Очнулся от близких разрывов. Фашисты бомбили наш полевой госпиталь. Рядом с носилками взорвалась бомба…
Те осколки он до сих пор носит в теле. Их не смогли извлечь ни во вторую операцию, ни в военном госпитале в Тбилиси, где он пролежал семь месяцев.
На краешек его кровати часто присаживалась старушка-медсестра, брала его за руку своими узловатыми пальцами и тихо гладила. Они мало разговаривали. Может быть, в эти минуты, глядя на худого, измученного солдата, она вспоминала своих сыновей, где-то воевавших. Суюнбай часто находил под подушкой мандарины. В одном из лучших своих стихотворений «Мать» он рассказал об этой старой грузинской женщине.
В день выписки за ним приехала сестра. Тяжело опираясь на костыли, он подошел к ней, стараясь не смотреть в глаза, ставшие вдруг влажными.
….Суюнбай Эралиев принимал недавно участие в декаде киргизской литературы на Украине. С группой киргизских поэтов и прозаиков он побывал в Харькове. На одной из встреч он рассказал о том, как вынес его с поля боя украинец Михайло. Прочитал стихотворение «Украина родная». Были там строки:
Врач приблизился к постели,
Наклонил лицо:
– Я нашел в твоей шинели
Это письмецо.
Вот оно: – Получишь орден,
Вспомяни меня,
Что тебя Михайло Теркин
Вынес из огня.
Друг! Пока живу на свете,
Буду помнить век,
Как ты спас меня от смерти,
Милый человек…
Когда он кончил читать, в зале было тихо-тихо. И от этой тишины у него перехватило в горле.
Утром к нему в гостиницу зашел человек. Назвал себя:
-Иосиф. По батьке-Иванович, а по прозвищу-Лютый. Вчера слышал ваш рассказ и стихи. Я секретарь газеты из города Изюма. Сегодня ночью съездил туда. На то поле, где вы воевали. Откуда вас вытащил солдат, мой земляк Михайло. Он сделал правильно, как принято с давних времен.
Он достал из кармана пиджака маленькую черную коробочку.
-Это вам. Горсть земли, в которой ваша кровь.
А. Маслов
Газета «Советская Киргизия»
1975г., 31 января